Краеведческие статьи

Летописи гласят - в Уфе в прошлом веке насчитывалось свыше двадцати церквей, действовали три мечети, была своя синагога и католический приход. При приближении к городу со стороны Оренбургского тракта задолго до плашкоутного моста был особенно заметен Воскресенский кафедральный собор, золоченые купола которого переливались и звеняще играли в лучах ослепительного солнца. Снизу, от Нижне-Торговой площади, шумно расположившейся у речной переправы, оставляя справа Троицкую церковь и теряясь в благоухающей зелени, к нему вела тихая и спокойная улочка, которая так и называлась - Воскресенская. После обедни, по праздничным дням здесь собирался и степенно отдыхал в тени деревьев простой люд, ремесленники, купечество и фабричные служащие. Неподалеку от церкви, в шестистах метрах от нее, разместилась соборная мечеть, и доносившийся сюда перезвон колоколов не мешал муэдзину справлять свой религиозный долг. Это соседство отражало вековое единство двух народов и говорило внимательной душе больше, чем монумент Дружбы. В Уфе, как во всяком другом провинциальном городе тогдашней России, было намешано достаточно всякого народу, и они умели жить сообща.

Словно смерч пронеслась по стране большевистская революция, основательно задев и наш город. В 30-е годы собор снесли. Уфа осиротела, лишившись своего самого большого культового сооружения. Говорят, во время богослужения он вмещал более двух тысяч верующих, и в нем пел Федор Шаляпин. Что из того! - прошлого не вернуть, как не войти дважды в одну и ту же реку, и Воскресенская улица больше не ведет к храму.

Ныне улица Габдуллы Тукая (последнее название Воскресенской улицы) начинается с пересечения с улицей Благоева и, поднимаясь, обрывается за Губернаторским домом, где с послевоенных времен разместилась городская поликлиника. Общая протяженность сохранившейся части - триста метров.

Я выросла на лучшей в городе улице - улице Тукаева, со своей непе¬редаваемой атмосферой (не зря до революции она называлась Воскресенской - по названию собора, располагавшегося неподалеку).

Улица была тихой и зеленой. Главное её украшение - старинная липовая аллея. А тротуар был выложен плоским белым булыжником. По улице часто водили пёстрых и ленивых коров. Они протяжно мычали, пугая нас, малышей. Шла первая половина 50-х годов ...

По утрам наш двор будили женщины с тяжелыми ведрами на коромыслах, выкрикивая: «Кислая молока! Кому молока?». Это были жительницы Цыганской поляны. Наши матери набрасывали халатики и выбегали с банками и бидонами. Молоко было очень вкусное. Продавали также айран, простоквашу и сметану.

В нашем дворе в то время росло несколько старинных тополей, под которыми мы любили играть. А весной ветер по всему двору разносил легкий белый пух, который мы называли «снегом».

Около каждого дома был небольшой садик. Росли яблони, вишни, черемуха, сирень. Когда наступала пора цветения, было очень красиво, ветер приносил свежий речной воздух. В то время почти все держали кур и коз.

Атмосфера в нашем дворе была удивительно дружелюбная. Такого тепла и взаимопонимания л не встречала больше нигде. Жили люди самых разных национальностей, но это ни для кого не имело значения. Мы чувствовали себя людьми одной общности. Двери в квартирах днем никогда не закрывались, дети постоянно бегали друг к другу. Никогда ни у кого ничего не пропадало. Жили в деревянных домах без удобств. Печи топили дровами. Когда наступала осень, начиналась заготовка дров на зиму. Работа была кропотливая и тяжелая. Все помогали друг другу.

Готовили кто на примусе, кто на керогазе. У нас был керогаз, и мы с бабушкой часто ходили в керосинную лавочку, что находилась под горкой, по соседству с нынешним монументом Дружбы. Пока бабушка стояла в очереди, я собирала полевые цветы, которые мне тогда казались самыми прекрасными на свете. Потом мы обычно поднимались на холм, где теперь расположен монумент Дружбы. В то время на этом месте был небольшой базарчик, стояли еще не взорванные строения Троицкой церкви, в которой располагался склад. С этого холма бабушка показала мне церковь, в которую ходила. Наверное, ей хотелось, чтобы я это запомнила.

Мы, дети, очень любили реку и в жаркие дни пропадали на пляже.

Крутые берега Белой тогда еще не были окованы цементными плитами, мы их излазили вдоль и поперек, изображая из себя геологов и радуясь, когда находили прозрачный кусочек кварца.

Наш двор был расположен рядом с мечетью. Мы забирались на крышу сарая и подолгу разглядывали сад по ту сторону деревянного забора. Все там казалось необыкновенным и таинственным: и густая зеленая трава, волнующаяся от летнего ветра, и старые березы, и аллея сирени, которая вела от зеленых ворот, тогда деревянных и резных, до крыльца мечети.

Каждый вечер в 5 часов из высокой башни минарета по двору разливался голос муллы, поющего суры из Корана и воздающего благодарение Всевышнему.

Нам очень хотелось там побывать, но не пускали. И лишь в 16 лет, примкнув к группе туристов, я прошла в мечеть. Единственное, что я запомнила, - красивые цветные витражи. Побывала на небольшом кладбище около мечети, где было несколько старинных могил с мраморными плитами и арабской вязью.

Очень жаль, что аллею из сирени почему-то вырубили. Ворота сде¬лали металлическими и глухими. И мечеть потеряла свой прежний поэтический облик.

Недавно из "Вечерней Уфы" я узнала, что в нашем дворе в конце 30-х годов жила бабушка Наташи Ковшовой.

Этим летом, после 10-летнего перерыва, я побывала в своем дворе и не узнала его. Не было моих любимых старинных тополей. Все изменилось. Время идет. И лишь память хранит уютный зеленый дворик с садами и голубятнями.